— Из чего сделана стенка?
— Из особого сорта стекла.
— Мне кажется очень рискованным применять стекло в таком месте.
— Оно более чем крепко. Практически его невозможно разбить без применения специальных методов.
— Знаешь, что мне нравится больше всего? — спросил Синяев, когда, после осмотра машинного отделения, они снова поднялись на палубу. — Тишина. Все их машины работают бесшумно.
— Давно известно, что шум вреден, — ответил Широков. — Но, к сожалению, наша техника еще не может уничтожить его. В будущем это обязательно сделают. Машины на Земле будут работать беззвучно, как здесь.
Они стояли на носу судна вдвоем. Каллистяне, как и раньше на звездолете, не навязывали своего общества. Они всегда охотно разговаривали с людьми, но инициативу неизменно предоставляли гостям. Широков и Синяев давно привыкли к естественно непринужденной деликатности своих друзей. Поэтому, когда подошел Мьеньонь, очевидно желая вмешаться в разговор, они поняли, что им хотят сказать что-то важное.
— Мы приближаемся к месту, которое вот уже двести пятьдесят лет является священным для всех каллистян, — сказал инженер. — Мы выбрали переезд по морю именно для того, чтобы прежде всего побывать здесь. Если вы не возражаете, мы будем рады показать вам памятник прошлого.
— Как мы можем возражать? — сказал Широков. — Наоборот, мы будем очень довольны.
— Этот памятник, вероятно, находится на острове? — спросил Синяев.
— Нет, на дне океана. Тут не очень глубоко. Каллистяне часто посещают это место. Для наших детей в начале их обучения поездка сюда является обязательной.
— Мы готовы.
— Корабль достигнет нужного пункта через несколько минут.
— Мы спустимся на дно в водолазных костюмах, — спросил Широков, — или на корабле есть подводная лодка?
— Ни то, ни другое, — ответил Мьеньонь. — В этом месте глубина семьсот метров. Мы спустимся на корабле.
Синяев кивнул головой. Казалось, он ждал именно такого ответа. Надводный корабль одновременно был и подводным. Вполне естественно!
Корабль стал замедлять ход.
— Здесь! — сказал Мьеньонь.
Волны, поднятые стремительным ходом судна, улеглись. Со всех сторон расстилалась почти неподвижная гладь. Совершенно безоблачное в начале пути, небо затянулось легкими перистыми облаками. Широков заметил несколько птиц, летевших очень высоко.
— На каком расстоянии отсюда находится земля? — спросил он.
— В ста двадцати километрах. Мы сейчас в проливе, разделяющем два континента.
— Я его знаю, — сказал Синяев. — Видел на ваших картах.
— Разрешите спускаться, — обратился к нему командир корабля.
— Я не могу разрешать, — слегка пожимая плечами, ответил Синяев. — Мы гости. Хозяева здесь вы.
— Покидать палубу не нужно? — спросил Широков.
— Конечно нет. Вода сюда не может проникнуть.
Корабль стал медленно погружаться.
Широков с волнением следил, как уровень океана все выше поднимался по его борту. Он верил в технику каллистян, но не мог заставить себя быть таким же невозмутимо спокойным, как его товарищ. Футляр казался таким хрупким и тонким. На глубине семисот метров должно быть огромное давление.
— На какую глубину может опуститься корабль? — спросил он.
— На два километра. Материал футляра и его форма рассчитаны на давление в двести килограммов на квадратный сантиметр.
Широков ничего не сказал на это. Он всецело был поглощен предстоящим зрелищем. Ему еще никогда не случалось спускаться под воду, а тут он вдобавок увидит подводный мир чужой планеты.
Поверхность океана сомкнулась над ними. Блеск дня сменился синим сумраком. Широков и Синяев сняли защитные очки.
Совсем близко они видели скользящие тени, очевидно морских животных, но рассмотреть их не удавалось.
Корабль опускался все глубже, и темнота постепенно сгущалась. Тонкий футляр словно растворился в воде и стал невидим. Казалось, что между людьми и бездной океана нет никакой преграды.
— Почему не зажигают прожекторов? — спросил Синяев. — Или их нет на корабле?
— Прожекторы на корабле, конечно, есть, — ответил Диегонь, стоявший с ними и остальными каллистянами, кроме командира, на носу судна. — Но существует традиция приближаться к памятнику без света. Ничто не должно нарушать покой этого места.
— Интересно, — сказал Синяев. — Мне кажется, у вас довольно много традиций. Это уже вторая.
— А какая же первая? — спросил Широков.
— А как же. Гудок на корабле. Помнишь, Гесьянь говорил на острове.
— Каллистяне чтут память своих предков, — сказал Диегонь. — Традиции связывают нас с ними.
Корабль опускался очень медленно.
«Как жаль, что нельзя рассмотреть обитателей вод», — подумал Широков.
Было ясно, что скорость погружения целиком зависела от каллистян. Вероятно, это была еще одна традиция. В медленном приближении к загадочному памятнику было что-то торжественное.
Прошло минут десять, и последние следы света исчезли. Кругом непроглядная тьма.
— Смотрите! — сказал Диегонь, и Широков почувствовал, что каллистянин протянул в темноте руку.
Впереди, глубоко внизу, показалось плохо различимое светящееся облако. Нельзя было определить источник этого света, но казалось, что свет электрический. Как будто в глубине океана горели мощные лампы, освещая что-то, пока невидимое.
Раздался голос Бьяининя. Он говорил по-русски:
— Многие века на Каллисто существовало угнетение, насилие и бесправие. Трудящееся население, так же как на Земле, боролось с хозяевами за свои права, за лучшую жизнь. Было много восстаний, которые подавлялись жестоко. Пятьсот лет тому назад, по земному счету времени, вспыхнуло самое большое, решающее и последнее. Это была гражданская война, кровопролитная, но недолгая. Класс хозяев исчез с лица планеты. Началась эпоха свободного развития общества. В ходе войны в руки хозяев попали двести десять крупных революционеров. Они были погружены на корабль и вывезены в море. В то время у нас были торговые суда. Этот корабль имел имя «Дьесь». На русском языке это соответствует слову «Надежда». В 2137 году, в сто двадцать третий день, в точке океана, где мы сейчас находимся, «Дьесь» со всеми находившимися на нем людьми был потоплен.